Время жить и время умирать

Я не думаю, что российско-белорусские учения «Запад-2017» могут привести к попыткам вторжения российской армии на Украину со стороны Белоруссии. Хотя бы потому, что такое вторжение автоматически повлекло бы за собой полномасштабную войну. А зачем это сегодня России и Владимиру Путину? Все только успокоилось и предсказуемо. Мотива нет.

Я думаю, что Россия все же вторгнется на Украину, но не сейчас. Вот когда дойдет до реального обнищания российского народа и программ по типу «нефть в обмен на продовольствие», тогда вой­на точно понадобится, и Украина — очевидная цель.

Российско-украинская война закончится только тогда, когда Украина вернет все свои территории. При этом у Украины есть военные и невоенные ресурсы, чтобы вернуть оккупированные районы Донбасса, и Россия даже сама готова отдать их. Однако у Украины нет ресурсов вернуть Крым.

По своей воле Россия не отдаст полуостров никогда. Поэтому важно готовиться к существованию в условиях тлеющей войны или замороженного конфликта, подогревать который постоянно — в интересах России. Важно и другое: не привыкнуть к войне как норме повседневной жизни.

Если война идет больше двух месяцев, ее сложно остановить одномоментно. Я видел начало нескольких войн и очень рад, что грузинскую войну остановили за пять дней. Тогда в Грузии не успели сформироваться кровные отношения вражды, не успела вспыхнуть ненависть. Украине так не повезло, а потому важно понимать, что изменились не только украинские солдаты, воюющие на передовой, но и само общество, и оно продолжает меняться.

Ненависть — великолепное топливо для агрессии и насилия вне зависимости от того, справедливая война или нет. Я где‑то прочитал, что война, как и публичная казнь, снимает запреты, и даже здесь, в тылу, война будет ощущаться большей жесткостью отношений между людьми и повышенной частотой преступлений.

В России война стала нормой за 14 лет правления путинского режима. Теперь никому в голову не придет протестовать против гибели своих сыновей на Украине. Первая и Вторая чеченские войны, гибель подводной лодки Курск еще в начале 2000‑х вызывали жесточайшие антивоенные и антиправительственные настроения.

За четыре месяца до того, как затонула атомная подводная лодка Курск, в Чечне погибла 6‑я рота. Мой отряд тогда стоял под Шатоем, в 14 км по прямой, и мы слышали этот бой. В нем погибли 92 человека. Это был шок для страны. Комитет солдатских матерей приезжал в Чечню, было массовое антивоенное движение. Обещания Владимира Путина прекратить войну подарили ему президентство. Но проходит 14 лет, и все меняется.

Погибшая в Чечне 6‑я рота — это Псковская дивизия. Ровно та же Псковская дивизия в 2014 году входит на Украину. Матери и жены отказываются от своих мужей и детей за 5 миллионов рублей и ипотеку. Те же самые псковские десантники избивают российского правозащитника Льва Шлосберга за то, что он пишет об этом. Они же хоронят своих товарищей под собачьими номерками, без имен и фамилий и избивают журналистов, которые приезжают документально зафиксировать эти похороны.

Как произошла такая трансформация? Я только догадываюсь. Для психиатрии и антропологии будущего путинская Россия станет занимательным объектом исследования. Точно так же мы сегодня изучаем, почему гитлеровская Германия дошла до идеи сжигать людей в печах и считать это нормальным.

Россия как империя обязательно закончится, но произойдет это скорее по естественным причинам. Процесс распада уже начался в 1917 году, продолжился в 1991‑м и, возможно, закончится через несколько десятков лет. Пока нефть еще важна и стоит  50 долларов за баррель, Россия может существовать, пусть и не так комфортно.

Прививки от выдуманного величия не существует, но эта болезнь все же лечится. От величия лечили всех — Германию, Японию, даже Китай. И Россию вылечат, хотя чем дальше, тем более очевидно, что лечение будет болезненным.

О людях, вернувшихся с фронта, есть две теории: что они формируют новую элиту страны и что они становятся беспокойными маргиналами. Я сторонник второй, потому что именно в нее и попал. Обостренное чувство справедливости — один из признаков посттравматического стрессового расстройства. Я, например, органически не могу делать вещей, которые делают 95% людей. Улыбнуться человеку, который тебе неприятен, прогнуться там, где это непринципиально. Ты видишь, что человек тебе неприятен, и сразу говоришь ему: да пошел ты! Но это не самый страшный симптом.

Самый страшный симптом отвоевавшего человека — это разочарование в привычной жизни. Люди приходят с войны и не понимают, что делать дальше. Зарабатывать деньги уже неинтересно. Делать карьеру — неинтересно. На войне человек проживает ситуации, когда в течение одного дня по нескольку раз добывает себе жизнь. После этого повседневная мирная рутина кажется пресной. Поэтому так много воевавших идет в бандиты, формирует рейдерские отряды.

Источник