Вот новый железный занавес

«Представьте себе, что Европа — это пара легких, — сказал Райнер Хаселофф (Reiner Haseloff), премьер-министр земли Саксония-Анхальт. — Эльба — это то место, где они встречаются». По крайней мере, так должно было быть в идеале на бумаге, а не только на географической карте. 25 апреля 1945 года на мосту через Эльбу американские солдаты с одной стороны и советские с другой пожали друг другу руки. Потом в течение полувека эта река оставалась четкой политической и идеологической границей, через земли Гессен, Тюрингию и Саксонию она вела к востоку Германии, через Одру к польским равнинам.

Река Эльба вновь стала линией разрыва — в демографическом, религиозном, политическом и социальном отношении. Прошедшие 24 сентября в Германии выборы напомнили нам об этом. На территории бывшей ГДР, на земле Баха, Кранаха, Гёте, Генделя, Гегеля, Гумбольдта, Лютера, Шиллера и Шумана победу одержала антисистемная крайне правая партия «Альтернатива для Германии». Это равнозначно тому, что вся центрально-восточная Европа приняла эту «альтернативу», от венгров Виктора Орбана (Viktor Orbán) до словаков Роберта Фицо (Robert Fico) и поляков «Права и справедливости», то есть с ней солидарны все три стороны Вышеградской группы. Этот новый железный занавес не похож на древний ремень безопасности, ставший препятствием для многих жизней и попыток побега, сотканный из сторожевых башен, противопехотных ежей, контрольно-пропускных пунктов, где система электронного контроля сигнализировала о совершавшихся нарушениях.

Там, где когда-то были колючая проволока, красные звезды и автоматы Калашникова, сегодня Европу разделяют на две части идеи. Европейский запад — это либеральная демократия, мультикультурализм, постхристианство и социальное развитие. Восток — это нелиберальная демократия, культурная однородность, традиционализм и до сих пор сильное христианство. Волна популизма в Венгрии, Польше, бывшей ГДР, Словакии и других странах отражает культурный шок и шок самоидентичности, порожденный полувеком коммунизма.

«Мне кажется, что расхождения станут тем менее явными, чем больше мы удалимся от 1989 года, — рассказывает нашему изданию Джордж Вайгель (George Weigel), один из крупнейших американских интеллектуалов-католиков, биограф Иоанна Павла II и Йозефа Ратцингера (Joseph Ratzinger). — В восточной и центральной Европе мультикультурализм сыграл менее существенную роль. Это связано с иммиграцией и с тем, что такие страны, как Польша, на 50 лет отстают от Западной Европы в отношении культурных и идеологических „кислот" позднего модернизма и постмодернизма. Этот „пробел" дает таким странам, как Польша и Литва, возможность брать лучшее от современности, не предаваясь цинизму и релятивизму постмодернистской эпохи. Я надеюсь, что они воспользуются этой возможностью, потому что успешное преодоление ими культурных перемен может иметь положительные последствия для растерянной и разлагающейся Западной Европы».

Американский католический журнал First Things писал о «христианском пробуждении Центральной и Восточной Европы». Вайгель не согласен с этим. «Запад переживает постхристианскую эпоху, но я не думаю, что мы можем говорить о пробуждении христианства на Востоке. Возвращение национализма в этих странах не следует путать с христианским пробуждением». Другие говорили о длинной шоковой волне, сгенерированной 50 годами жизни при коммунизме, отсюда и попытки уцепиться за национальную, культурную и религиозную идентичность. «Готовность, с которой некоторые лидеры Центральной и Восточной Европы приняли скептицизм и релятивизм постмодернизма, подсказывает, что коммунизм глубоко уничтожил культурные корни христианства в оккупированных когда-то странах, — делает заключение Вайгель. — Это не совсем так в Польше по сравнению с другими странами из-за сильной роли католической церкви, выступающей в роли хранительницы культурной памяти Польши и ее идентичности, несмотря на коммунизм».

С ним не согласен Филип Мазурчак (Filip Mazurczak), польский ученый, редактор журнала New Eastern Europe и корреспондент журнала National Catholic Register. «В XIX веке философы-атеисты, такие как Маркс, Фейербах, Комт, а несколько позже — Фрейд, считали, что общество станет менее религиозным по мере своего обогащения», — говорит Мазурчак нашему изданию. Центральный материал последнего номера его журнала посвящен постсоветскому человеку, homo post sovieticus, жителю Центральной и Восточной Европы.

«Мне интересно сравнивать Словакию и Ирландию. В конце 80-х годов Ирландия была одной из самых бедных стран Западной Европы. При этом она была одной из наиболее религиозных стран. В 90-е годы, однако, она достигла уровня экономического роста, сопоставимого с Четырьмя азиатскими тиграми. За десять лет Ирландия из беднейших стран Западной Европы превратилась в одну из самых богатых, из страны эмигрантов в страну иммигрантов. В то же время Ирландия стала стремительно отказываться от своей католической идентичности. То, что уже мало кого из ирландцев волнует их религиозная принадлежность, стало понятно в 2015 году, когда подавляющее большинство населения проголосовало на референдуме за легализацию однополых браков. В 2000-е годы до глобальной рецессии Словакия стала „тигром Tatra". Ее экономика развивалась семимильными шагами, и многие иностранцы стали в нее инвестировать. В частности, Словакия со своими многочисленными автомобильными заводами стала европейским Детройтом. Однако, несмотря на это растущее богатство, в Словакии до сих пор отмечается высокий уровень религиозности по сравнению с европейской нормой, в стране также много желающих стать священниками. В Польше около 40% населения ходят в церковь. Учитывая значительные социальные, экономические и политические перемены в Польше после 1989 года, удивительно, что спад религиозности в стране происходил столь медленно, — всего на 3% за десять лет. В Польше и Словакии церкви до сих пор полны прихожан по воскресеньям, и среди них вы увидите очень много молодежи, семей, а не только пожилых дам. Поэтому я не считаю, что перемены в отношении к религии в обществе непременно связаны с экономическим прогрессом. Здесь, я полагаю, существенную роль играют культура и история. В Западной Европе переход к демократии был связан с борьбой против церкви, но это не всегда так в случае с Восточной Европой. В самом деле, в таких странах, как Польша, церковь была в авангарде борьбы за национальную независимость».

Что касается мультикультурализма, то тут дело обстоит не так просто. «В Словакии имеются крупные сообщества венгров и цыган, — продолжает Мазурчак. — В Венгрии живут много цыган. На Украине, в Белоруссии и Литве проживают крупные меньшинства поляков и русских. Все это соотносится с изменением границ между странами. Это правда, что в странах бывшего советского влияния меньше иммигрантов. Причины этого просты. Во-первых, в Западной Европе более высокие стандарты жизни. Во время холодной войны контраст между ними был невероятный. Кроме того, у стран Западной Европы, в отличие от стран, расположенных к востоку от Эльбы, было множество колоний в Африке и Азии, откуда приехало большое количество иммигрантов».

Однако это тоже меняется. «По меньшей мере 1,2 миллиона украинцев легально работают в Польше. Все большее количество белорусов приезжает в Польшу по мере развития ее экономики. Кроме того, белорусские и украинские славяне учат польский и довольно быстро ассимилируются. Таким образом Польша становится страной иммигрантов. Центральная и Восточная Европа неоднородна в том, что касается религии. Например, наиболее секуляризованным государством в Европе является Чехия. По последним оценкам, всего 15% чешского населения оценивают себя как приверженцев какой-либо религии. Эстонию, вероятно, можно назвать второй наименее религиозной страной Европы. Однако в целом большинство наиболее религиозных стран Европы действительно находятся в бывшей сфере советского влияния. Схожий уровень религиозности можно наблюдать в западной части Украины (восток секуляризован, здесь наблюдается низкий уровень посещения церкви), где население делится на православных, греко-католиков и приверженцев римской католической церкви. Православное большинство Румынии достаточно религиозно. Общественное мнение демонстрирует, что и армяне, первый народ, принявший христианство (в 301 году после Рождества Христова, за 12 лет до Миланского эдикта), очень религиозны. В прошлом году в Словакии сан принял 51 священник. Для сравнения, в Германии при 24 миллионах католиков (в Словакии их всего 3-4 миллиона), в 2016 году сан приняли всего 58 человек. В целом Западная Европа довольно секуляризована».

Восток отличается от запада даже в социальной сфере. «Законы об абортах, принятые коммунистическими правительствами, остались нетронутыми во всех странах Восточной Европы, за исключением Польши. Все общественные опросы показывают, что поляки стали меньше поддерживать аборты за последние 24 года. Теперь большинство поляков считают, что аборт противоречит морали, и поддерживают действующее законодательство. Это во многом является результатом работы церкви. Среди молодых поляков (в возрастной категории от 18 до 24 лет) наблюдается более высокий уровень неприятия абортов. Венгерская конституция 2011 года установила право нерожденных детей на жизнь. В России православная церковь взяла на себя сбор подписей в рамках гражданской инициативе за запрет абортов. В Румынии и Молдавии набирает обороты движение за жизнь. Большинство населения Центральной и Восточной Европы не приемлет идеологии ЛГБТ-сообщества. Уровень поддержки однополых браков в обществе здесь низок. В декабре 2015 года почти две трети жителей Словении проголосовали против легализации однополых браков на референдуме. В Хорватии в 2013 году почти столько же процентов населения проголосовали против нее на другом референдуме. В целом, общество в Центральной и Восточной Европе не сочувствует идеологии ЛГБТ-сообществ».

При коммунистической власти страны востока Европы боролись за сохранение собственной культуры. «Католическая церковь сыграла важную роль в вопросе сохранения культуры. В трудные моменты истории церковь оказывала народу поддержку. Во время немецкой оккупации Польши половина католических священников была депортирована в Дахау и другие концентрационные лагеря. После войны роль церкви в борьбе за независимость Польши выросла, во многом благодаря кардиналу Стефану Вышинскому (Stefan Wyszyński), который вернул польское население в лоно церкви, когда в 1966 году праздновалось тысячелетие крещения Польши. Избрание польского папы римского в 1978 году укрепило роль церкви как защитницы польского народа. В 80-е годы католическая церковь сыграла огромную роль в поддержке движения „Солидарность". В Восточной Германии и на чешских территориях Богемии и Моравии в Чехословакии коммунизм почти не затронул религию. В Венгрии кардинал Йожеф Миндсенти (Jozsef Mindszenty) был мужественным противником коммунистической власти. Однако в своей близорукой политике Ostpolitik папа римский Иоанн Павел II уволил Миндсенти и назначил священников, подчинявшихся режиму. Как следствие, церковь утратила популярность и поддержку населения Венгрии. В Румынии православная церковь часто сотрудничала с коммунистическим режимом, однако пасторы и епископы-протестанты, например, Ласло Токеш (Laszlo Tokes), мужественно противостояли ему. В целом, я бы сказал, что, поскольку население Восточной Европы было лишено права на религиозную свободу в течение 50 лет, оно сегодня гораздо уважительнее относится к этому праву».

Есть также те, кто считает, что одной из причин сопротивления в этих странах квотам на прием мигрантов, которые хочет наложить на них Брюссель, является память об османском прошлом. «Не все страны Восточной Европы находились под турецким владычеством, — продолжает Филип Мазурчак. — В 1683 году под предводительством польского короля Яна III Собеского войска христиан одержали победу над турками в Вене. Большинство поляков считают Турцию местом проведения летнего отпуска. В течение нескольких веков венгры, румыны, греки и другие народы находились во власти Турции. Битва в Косово (1389 год) является важным событием для сербов и их самоопределения. К жителям Центральной и Восточной Европы главные либеральные СМИ несправедливо приклеили ярлык ханжей и расистов. Поляки, венгры, чехи и другие опасаются массовой иммиграции из мусульманских стран не потому, что являются расистами, а потому, что видят, что происходит в Германии, Франции и Бельгии. В этих странах ассимиляция и иммиграция мусульман потерпели фиаско, здесь произошел целый ряд крупных терактов. Жители Центральной и Восточной Европы просто опасаются, что то же самое может случиться и с ними, и мы не можем осуждать их за это. Мы не говорим о трагической судьбе христиан на Ближнем Востоке, которые переживают свой холокост. Об этом мало пишут и говорят; таким образом, христиане-беженцы и христиане-иммигранты должны иметь определенные преимущества».

Схожую позицию занимает Павел Укельский (Pawel Ukielski), вице-президент Польского института национальной памяти и историк Польской академии наук. «Центральная и Восточная Европа во время холодной войны были отделены от Запада железным занавесом, таким образом, они прошли совершенно иной путь развития, в том числе социального, — говорит Укельский нашему изданию. — Левые идеи, столь популярные на Западе, с 60-х годов, не проникали на территорию Центральной Европы, так как идеологически она была подчинена Советскому Союзу. После краха коммунизма одна часть Центральной и Восточной Европы устремилась к западным ценностям, предпринимая попытки снова стать частью европейско-атлантической культуры. Милан Кундера называл это „похищенным Западом". Другие страны более скептически относились к левым идеям, которые воспринимались здесь как утопические и опасные. Жители Центральной и Восточной Европы видят, что западный эксперимент мультикультурализма потерпел неудачу: различные культуры в странах Запада не способны мирно уживаться друг с другом, часто становясь при этом причиной беспорядков и столкновений с представителями других культур, не приемлющих европейских ценностей. Однако многие страны Центральной Европы не видят причин следовать по этому пути, так как он воспринимается здесь как ошибочный. Они хотят сохранить свою культуру, которая прежде подавлялась властью извне. Опыт советского коммунистического интернационализма стал причиной скепсиса стран Центральной Европы в отношении интернационалистических межкультурных идей. Самобытность и культурное наследие помогли им пережить советизацию и остаться самими собой, не превращаясь в часть советского народа, таким образом, они высоко ценят целостность своей культуры и своего наследия».

В таком случае, как же сделать так, чтобы Эльба, как и после 1991 года, вновь стала точкой, в которой сходятся и вместе дышат два легких? «Европейская идентичность не может определяться исключительно через идентичность Западной Европы, — заключает Укельский. — На мой взгляд, эта позиция — одна из самых больших угроз для европейского проекта: если опыт Центральной Европы не является частью общей идентичности, Запад и Восток поочередно не будут понимать друг друга, что станет риском для существования всего Европейского союза».

Источник