«В» – значит Вендетта (и Владимир)

Часть первая

Президент Обама однажды сравнил Владимира Путина «со скучающим школьником с задних парт». «Он точно так же сидел, развалившись на стуле», — отмечал он. Во время моих встреч с Путиным он был больше похож на тех нахальных парней из подземки, которые широко расставляют ноги, вторгаясь в чужое пространство, и как будто говорят: «Я беру, что хочу» и «Я вас так мало уважаю, что буду вести себя, как если бы отдыхал дома в халате». Это называют «мэнспредингом». И именно таким был Путин.

За свою жизнь я имела дело со множеством мужчин-лидеров, но Путин был ни на кого не похож. В массовом сознании этот бывший шпион, склонный к театральному мачизму и причудливой жестокости (в Британии официальное расследование установило, что он, вероятно, санкционировал убийство одного из своих противников, которому после этого в Лондоне подмешали в чай редкий радиоактивный изотоп полоний-210), выглядит чем-то вроде архизлодея из фильмов про Джеймса Бонда. При этом его постоянно неправильно воспринимают и недооценивают. Джордж Буш, как известно, сказал, что, заглянув в глаза Путину, он нашел его «откровенным и заслуживающим доверие» и смог «понять его душу». В ответ я пошутила, что у Путина, как у агента КГБ, «по определению нет души». Не думаю, что Владимиру это понравилось.

Наши отношения испортились с самого начала. Путин не уважает женщин и презирает тех, кто ему противоречит — и это делает меня для него двойной проблемой. После того, как я критически отозвалась об одном из его решений, он заявил журналистам, что «с женщинами лучше не спорить» и при этом назвал меня слабой, пошутив, что «для женщины слабость — это не самое плохое качество». Очень смешно.

Путин до сих пор таит злобу за то, что он считает унижениями 1990-х годов, когда Россия потеряла свои старые советские владения и когда — при администрации Клинтона — происходило расширение НАТО. А во время моего пребывания на посту госсекретаря наш личный конфликт дополнительно усилился.

Перед тем, как президент Обама в 2009 году пришел к власти и я стала госсекретарем, Путин и его премьер-министр (так в тексте, — прим. перев) Дмитрий Медведев поменялись должностями, чтобы обойти установленное конституцией ограничение на количество президентских сроков. Неожиданно Медведев продемонстрировал определенную независимость и готовность налаживать отношения с Соединенными Штатами. Мы знали, что реальная власть по-прежнему остается у Путина, но решили посмотреть, не получится ли у нас найти некие области общих интересов, в которых можно будет добиться прогресса. Так и началась та самая «перезагрузку», за которую нас часто ругают. Она привела к ряду успехов по конкретным вопросам — таким, как новое соглашение о контроле над ядерными вооружениями, новые санкции в отношении Ирана и Северной Кореи, необходимый нам маршрут для снабжения войск в Афганистане, рост торговли и инвестиций и расширение контртеррористического сотрудничества. Весной 2011 года президент Медведев согласился воздержаться при голосовании по резолюции Совета безопасности ООН, разрешавшей применять силу для защиты мирного населения Ливии от диктатора — полковника Муаммара Каддафи. Это решение рассердило Путина.

Мы с президентом Обамой полагали, что прагматичное сотрудничество с Россией не отменяет необходимость отстаивать наши ценности и поддерживать демократические устремления российского народа. Я считала своим долгом осуждать подавление Кремлем прав человека — и особенно запугивание и убийства журналистов и политических противников. В октябре 2009 года я посетила Москву и дала интервью одной из последних в стране независимых радиостанций. Я выступила в поддержку гражданского общества и прав человека и заявила, что, как я считаю, многие в России хотят, чтобы бандитов, нападающих на журналистов, привлекли к суду. Я понимала, что Путина не порадует такое выступление на его территории, но я решила, что, если Соединенные Штаты в данном случае промолчат, это получит резонанс не только в России, но и по всему миру.

В КГБ Путина приучили к подозрительности. Российские трудности 1990-х годов и «цветные революции» 2000-х — череда народных восстаний, свергнувших авторитарные режимы в ряде стран бывшего советского блока, — превратили его подозрительность в паранойю. Он начал воспринимать народное недовольство и инакомыслие как смертельную угрозу. Когда он увидел, что я и другие западные лидеры поддерживаем российское гражданское общество, он счел это заговором против себя.

Для Путина переломный момент настал в 2011 году. В сентябре он заявил, что собирается снова баллотироваться в президенты. В декабре появились сведения о фальсификациях на парламентских выборах. Это вызвало международное осуждение и протесты внутри страны. На проходившей в Литве конференции по продвижению демократии и прав человека в Европе, я, от лица Америки, выразила беспокойство. «Российский народ, как и любой другой, заслуживает права на то, чтобы его мнение было услышано и его голоса учтены, — сказала я. — И это значит, что они заслуживают честных, свободных и прозрачных выборов, а также лидеров, которые будут ответственны перед ними». Десятки тысяч россиян вышли на улицы, и многие из них выкрикивали: «Путин — вор». Это был беспрецедентный вызов его железному контролю над страной, и Путин, настроенный еще более параноидально, чем раньше, решил, что он столкнулся с организованным Вашингтоном заговором. Отдельно он винил в происходящем меня, утверждая, что я «подала сигнал» демонстрантам.

Путин подавил протесты и снова стал президентом, но теперь он был испуган и зол. Осенью 2011 года он опубликовал статью, в которой обещал вернуть России региональное и глобальное влияние. Я восприняла это как план по «ресоветизации» утраченной империи, о чем и заявила публично. Вернувшись на президентский пост, Путин начал воплощать свои идеи в жизнь. Он укрепил власть и искоренил в стране остатки инакомыслия. Он также перешел на более воинственный тон в адрес Запада, а лично на меня затаил обиду. Кстати, это не только мое мнение — именно слово «обида» использовало правительство США в своей официальной оценке ситуации.

В своих служебных записках я предупреждала президента Обаму, что ситуация в России меняется и что Америке придется ужесточить курс в отношении Путина. Скорее всего, наши отношения ухудшатся, перед тем как улучшиться, говорила я президенту, подчеркивая, что мы должны ясно дать понять Путину: агрессивные действия не останутся без последствий.

Источник