Синдром линии Мажино

Долгие годы Запад во имя собственной безопасности продолжал строительство внушительной стены на восточных границах Европы, опасаясь вооруженного нападения со стороны России. Оглядываясь назад, можно сказать, что, наверное, мы зря потратили время. Как и в 1940 году, в наше время главную роль играет эффект неожиданности. Наш блицкриг пришел с юга, им стал асимметричный вызов джихадистского терроризма и потоки иностранных боевиков, родившихся и выросших в европейских странах. А российская угроза, окончательно все усложнив, приняла более коварные и тонкие формы гибридной войны, не знающие границ и обходящие все преграды: она ведется при помощи киберинструментов и онлайн-влияния, направленных на то, чтобы обусловить наши демократические процессы и держать под прицелом западные технологические системы.

С той же стремительностью и внешней продуктивностью Путин продолжает продвигаться в своих геополитических сценариях, ввязавшись в шахматную партию с Западом: он игнорирует относительную непродуктивность наших реакций на аннексию Крыма, поддерживает вялотекущий конфликт в сердце Европы, молча укрепляет свои позиции на Балканах, начиная с Сербии, с готовностью принимает нерешительность американцев в Сирии, необходимую, чтобы определить исход этого кризиса, пытается сделать то же самое в Ливии, соревнуясь с неспешно действующей ООН в этом сценарии. Это блестящая тактика, благодаря которой в результате приобретается вес и влияние, в отличие от испытывающей кризис идентичности Европы и зашедшей в тупик Америки. Россия, одним словом, пытается при помощи совершённых дел получить статус великой державы, который Трамп, ослабленный как раз обвинениями в сговоре с Москвой, не может ей уступить,а именно на это Россия изначально и рассчитывала. И хочет рассчитывать. Причем далеко за пределами своего реального экономического и военного влияния: это факт внутреннего соглашения, индивидуальных амбиций, исторического наследия.

Разумеется, в интересы Запада это не входит. По крайней мере, не на путинских условиях. Это тактика, которая нарушает слаженность международных действий в борьбе против джихадистского терроризма, разделяет два берега Атлантики, обостряет диалог между европейскими странами и их внутреннюю ситуацию, усложняет стремление сделать Европу более автономной в сфере обороны. Одним словом, делает Запад менее сплоченным и надежным. В сущности, это та цель, которую всегда преследовала Россия. Наши ответные действия до сих пор состояли (вызывая при этом определенные внутренние противоречия) в том, чтобы твердо отстаивать принципы, стремясь не прерывать по возможности диалог, особенно, в том, что касается борьбы с терроризмом, и — выборочно — в обсуждении основных кризисных сценариев. Фактически, здесь не было особенных успехов: мы расходимся в самом определении терроризма, в понимании того, кто друг, а кто враг; мы оказываемся вытеснены в самые кризисные зоны из-за беспредельной свободы действий, которая неизвестна в западных демократиях.

И что же теперь? Необходимо укреплять западную идентичность и сплоченность. В ожидании, пока Соединенные Штаты вновь не будут действовать логично и эффективно, именно основным европейским странам предстоит стать связующим элементом и не дать Западу расколоться в противоречиях между различными национальными интересами и ненужным забеганием вперед.

Однако этого может быть недостаточно. Имея дело со столь способным и на все готовым соперником, нам, жителям Запада, все более необходимо — каждому за себя, но при этом преследуя общие цели укрепления наших атлантических и европейских институтов — научиться брать на себя ответственность, не оставлять пробелов, вновь взять на себя инициативу во внешней политике, перестать постоянно делегировать ответственность многосторонним структурам, в чем мы так долго находили легкое утешение. Это требование влечет за собой срочную необходимость смены менталитета и культурной перспективы, но и подразумевает параллельную работу, проделываемую для предметного укрепления структурных возможностей и оборонных инструментов наших государств.

Сталкиваясь с вызовом с юга, с множеством неразрешенных проблем на востоке, пока Россия без всяких колебаний вступает в оба этих сценария, мы не можем сидеть сложа руки. Речь не идет, конечно, о том, чтобы мы готовились к войне, но мы все больше должны опираться на увеличившиеся возможности и более ответственную позицию нашего диалога с Москвой. Ведение диалога с собеседниками равного влияния — это тот язык, который обычно русские хорошо понимают.

Источник